Читаем без скачивания Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение - Рони Ротэр

– Ирве, – снова позвала Вера. Ни намека на узнавание, ни малейшего отклика. Вера закусила губы. – Не иначе, опоил его чем-то этот шаман.

Дав Ирве вдоволь напиться, она опустила его на медвежью шкуру. Надеясь, что довгары, послушные обычаям, не высунут носа из домов до рассвета, Вера присела рядом. Она утирала пот с лица и груди юноши, поила его водой время от времени. Иногда он что-то бормотал, но слов было не разобрать. Кроме страха быть обнаруженной, доставлял хлопот выпитый на пару с Ори алкоголь – её клонило в сон. Через какое-то время внутреннее чутье подсказало Вере, что пора уходить. Помогая себе ножом, она вновь собрала шкуру по шву, делая широкие промежутки между стежками, чтобы Ирве мог нормально дышать. Бросив последний взгляд на брата, скорым шагом вернулась домой. Пошатываясь, Вера прокралась по двору, как можно тише отворила входную дверь и прошмыгнула в свою комнату.

Ори не спалось, он бродил по дому, и время от времени выглядывал в окна, ожидая рассвета. Неплотно закрытые ставни на окнах позволили незамеченным наблюдать, как его дочь в обнимку с кувшином, покачиваясь, проскочила двор. Он нахмурился и направился к ней, намереваясь отчитать за чрезмерное питие. Постучав в комнату и не услышав ответа, Ори приотворил дверь и негромко позвал:

– Вайра.

Ответом было сопение и сонный вздох. Ори заглянул, а затем вошел в комнату. В предрассветном полумраке его глазам предстала Вайра, уже крепко спящая, со свесившимися с постели ногами. Ори осуждающе покачал головой, подошел, поднял лежавший у кровати кувшин. Тот был пуст. Ори досадливо крякнул, вздохнул и закинул на кровать ноги Веры. Она заворочалась, занимая удобную позу, и на пол скатились пустая кожаная фляжка и свернутая окровавленная тряпица. Танед поднял побуревшую холстину, развернул и увидел завернутый в неё короткий нож. Сев на кровать, Ори зажмурился, потер лоб и переносицу. Зажав в кулаке влажное полотно, пахнущее кровью, потом и мятной водкой, довгар долго смотрел на спящую Веру. Его серые глаза больше не были суровыми и осуждающими. Они были полны понимания и признательности.

Вера проснулась от мерного стука и ощущения, что на неё смотрят. Вовсю светило солнце. На кровати возле неё сидела Савра, и стукала по кровати ногами.

– Проснулась! – обрадовалась она. – Дядя Ори сказал – тебя не будить. А я просто сижу тут.

Вера проморгалась, прочистила горло.

– Доброе утро. Что Ирве?

– Он дома, – соскочила Савра с кровати. – Его тятя и дядя Ори принесли. Идем к нему!

– Как он? – сон моментально слетел с Веры. Она вскочила, и, поправляя на ходу платье, кинулась вслед за девочкой. Савра пожала плечиками.

– Не знаю. Меня к нему не пустили. Там Баэлир с ними.

Вера приоткрыла дверь в комнату Ирве. Увидев там жреца, Ори, Эрмона и Айну, хотела уйти, но Ори поманил её.

– Заходи, Вайра.

Ирве лежал на кровати с перевязанной грудью, бледный, но в сознании. Над ним склонился Баэлир, заглядывая в глаза и о чем-то спрашивая. Вера подошла ближе, чтобы расслышать разговор.

– Она приходила ко мне, – Ирве слабо улыбался жрецу.

– Кто? – насторожился Баэлир.

– А я не помню, – растерялся Ирве. – Помню только – это была женщина.

– Что еще помнишь? – Баэлир сверлил глазами юношу.

– Было жарко и душно. Потом вдруг стало холодно. И рану… рану жгло.

Баэлир выпрямился, кивнул с видом знатока, и, воздев вверх палец, значительным шепотом произнес:

– Сама Нейна была подле тебя сегодня! Это её Холодной обители ветры овеяли тебя! Раны твоей ледяной рукой касалась она, решая, забрать ли тебя. Милостью её, и светлого Валкуна волей, ты прощен.

Айна прикрыла рот рукой, радостно засмеявшись.

– Я молилась! Баэлир, боги услышали мою молитву!

– Услышали, – подтвердил Баэлир, довольно щурясь. – Усердные молитвы боги слышат.

– Благодарность наша тебе, Баэлир, – поклонился ему Ори, приложив руку к груди. Жрец благосклонно кивнул, и, сопровождаемый Эрмоном, покинул комнату. Выходя, он кинул внимательный и неприязненный взгляд на Веру.

Айна, смеясь сквозь проступающие слезинки, гладила сына по лицу, по волосам, и все повторяла:

– Я молилась, Ирве. Я так молилась!

А Вера, стоя поодаль, слушала этот разговор, и, улыбаясь, смотрела на Ирве. Он глянул на неё, радостно-удивленный.

– Вайра! Я прощен! Все будет хорошо!

Вера кивнула, подмигнула Ирве и вышла из комнаты. Переполнявшим её чувствам было мало места в комнате, хотелось выйти на воздух. Хотелось смотреть на небо, ощущать движение жизни вокруг, чувствовать полноту бытия. Ори задумчиво посмотрел ей вслед, и тихо пробормотал себе под нос:

– Не молитвой единой жив человек.

В горнице Вера снова столкнулась с Баэлиром. Она хотела пройти мимо, но тот цепко ухватил её за руку.

– Так где оберег, что дал тебе я? – тихо процедил он, щуря глаза.

– Я его потеряла, ремешок порвался, – ответила Вера, вырвала руку из пальцев жреца и быстрым шагом направилась прочь.

– Подменыш… вползла ты в дом, аки змея вползает на очаг, погреться дабы. И жала смертоносные вонзаешь в тех, кто кров дал тебе. Но я крепок супротив тебя, – прошипел Баэлир вслед Вере.

Радость и душевный подъем улетучились, словно жрец высосал их своим прикосновением. Вера затылком чувствовала его враждебный взгляд, от шеи по спине пополз холодок. Толкнув дверь, она выскочила из дома. Постояв на крыльце, пошла в конюшню. Обняв за шею Крепыша, она уткнулась в его светлую гриву и тихо заплакала.

– Если бы ты знал, коняга, как я устала! Как я хочу домой! Домой, в свой мир, к своей семье! Я хочу проснуться, придти в себя, очнуться от этого кошмара.

Слезы вскоре иссякли. Вера опустилась на устеленный соломой пол, обессилено привалившись к стенке денника и закрыв глаза. Крепыш спокойно и неспешно жевал корм, уткнувшись носом в ясли. У открытых дверей конюшни послышались мужские голоса. Вера прислушалась, и различила голос Ори и Баэлира.

– Ну, к чему так торопиться, Баэлир. С Ирве ведь все хорошо.

– Ты обещал мне, танед.

– Помню. Дай хоть хлеб убрать! Жатва начинается!

– Я говорил тебе, в начале самом говорил, что Неназываемый овладел разумом приемыша твоего. Ты от испытания отказался. К чему привело твоё своеволие, видишь сам уже. Что ждет нас еще? Какое придет зло через неё? Не знаешь ты, ни я не ведаю. Но беду предвижу. Отдай приемыша мне, на испытание.

– Тебе без решения верховного жреца я её не отдам. А ехать сейчас нельзя – хлеб убрать надо, – повторил Ори. – Как они без меня? Повремени, Баэлир! Рожь уберем, и мы с Вайрой тотчас отправимся в святилище.

Последовало долгое молчание.

– Тебе вновь уступаю я, Ори. Жатва – дело великое. Моли Валкуна и богов всех, дабы не ввергся тан в горесть новую.

***

На жатву вышел весь тан, от мала до велика. Жали серпами и косами, сразу увязывая в снопы, и оставляя их на просушку прямо в поле. Вера трудилась не покладая рук, учась у Айны жать и вязать снопы, складывать их в скирды. Работая наравне со всеми, она заражалась этой всеобщей душевной озабоченностью полевыми работами. В полуденное время народ отдыхал в тени деревьев или полотняных навесов, обедая взятой из дома провизией. В тан возвращались по вечерней росе, а там ждали другие заботы. Ирве не лежал в постели и дня. Рана не беспокоила его, и он вместе со всеми работал и в поле, и в доме.

Соплеменники сторонились Веры, избегая заговаривать с ней, или просто находиться рядом. Только её семья была с ней приветлива так же, как и раньше. Иногда появлялся Баэлир. Он обходил поля, благословляя жнецов, а потом подолгу стоял, издалека наблюдая за Верой.

Наконец, весь хлеб с полей был снят, высушен, обмолочен и засыпан на хранение. После трудных недель выдался день отдыха. Айна по довгарскому обычаю затеяла праздничные пироги из муки нового урожая. Хлопоты завершились вечером, и стол, за которым собралась вся семья, был уставлен пирогами со всевозможными начинками. Под довольные возгласы домочадцев Айна поставила перед Ори большой узорный каравай.

– Слава Валкуну, благодарение Сулии и верхним богам за щедрый урожай, – Ори взял каравай и коснулся его губами. Потом разломил его на части и сложил их на блюдо, которое Айна поставила в середине стола. Ели похлебку, закусывая пирогами и запивая пенным ржаным квасом. Каждому из членов семьи полагалось съесть ломоть от каравая.

– Гвир, передай сестре хлеб, – Эрмон толкнул сына локтем, указав на блюдо.

– Сама возьмет.

– Передай, – насупился Эрмон.

– Что я ей, нянька?

– А тебе что, трудно? – упрекнул его Ори. – Надо заботиться о своих сестрах и братьях.

– Она мне не сестра, – проговорил Гвир, взглянув на отца.

– Гвир?

– Вот моя сестра, – повысив голос, мальчик указал на Савру, потом на Ирве и Форка. – Вот братья. А она – никто! Подменыш!